Наиболее комфортная для меня среда в Японии были русские ученые, которых с каждым годом становилось вокруг все больше: сначала развалилась советская наука, а потом продолжила разваливаться российская. Надо сказать, что русские появились сразу во всех приличных японских университетах, во всех специальностях естественых наук.
Однако же наиболее далеко процесс русификации зашел в физике, особенно ядерной, а в инситуте Рикене, где я работала, как раз стоял большой ускоритель элементарных частиц. И там произошло полное замещение: фактически не осталось ни одного японца, кроме главного начальника, только русские и китайцы. Телефон на работе они отвечали на родном языке, периодически гоняли японских студентов, чтобы те не мешали, а некоторые русские даже жили на работе, чтобы далеко не ходить, душ есть, кафетерий есть, а диван старый купить несложно. В их лаборатории вечером всегда горел свет, можно было подойти, постучать в окно, тебе откроют, пригласят к столу, нальют, а вот еду лучше принести с собой, это высоко оценят. В углу из магнитофона поют митьки про крейсер Варяг, на столе бутылки и тарелки с суши, в углу в коляске спит маленький ребенок, уже привык, иногда глазки открывает, оглядывается, и снова засыпает. А взрослые и не пьяны, а просто веселы, треп, то про физику, то за жизнь. Заходит Нина, чего-то съедает, уходит кататься на велосипеде с другими русскими детьми. А днем - волейбол и теннис, под лозунгом "вот сейчас победим и пойдем обедать", с периодическими переломами рук и ног в процессе стремления к победе. Самое прекрасное было весной, когда по всей немаленькой территории Рикена расцветала сакура розовыми облаками. Как положено в Японии, русская компания устраивала любование сакурой под выпивку и еду, съезжался народ из других институтов, с музыкальными инстументами, например, физик Потапов с роскошным аккордеоном. И запевал "На границе тучи ходят хмуро". Когда доходил до слов "и летели наземь самураи под напором стали и огня" приходили наши дети со своими японскими друзьями, и с ходу начинали им песню переводить. Вечерело, и сакура начинала менять цвет, лепестки медленно опадали на аккордеон, бутылки пустели, народ затихал, было бездумно и хорошо. В то время мы совсем не спорили о судьбах нашей родины, мы все были в Японии временные, приехали, пока не наладится жизнь дома, скоро вернемся. Физикам хотя бы было куда возвращаться, их наука начала распадаться с гораздо более высокого уровня, чем моя, и долго оставалась на плаву, может и теперь еще остается. И все равно даже среди них многие, если не большинство, переехали в Штаты, профессорствуют, работают в компаниях, двигают науку. А другие вернулись, в основном в Дубну, двигают науку там, и все мы теперь примеряем на себя эти разные сценарии, и думаем, а не лучше ли было бы... Однако же, когда мне задают вопрос (периодически), а не жалею ли я о том, что уехала, я всегда отвечаю: "Народ, прошло 20 лет, неужели же вы думаете, что я жила эти 20 лет страдая и сожалея? Живу себе спокойненько, не грузясь, и жизнь моя меня в целом устраивает".