глава 1 http://mary-spiri.livejournal.com/65732.html
Фотографии http://mary-spiri.livejournal.com/65970.html
глава 2 http://mary-spiri.livejournal.com/66110.html
глава 3.1 http://mary-spiri.livejournal.com/66321.html
глава 3.2 http://mary-spiri.livejournal.com/66718.html
Хорошо быть молодым, а особенно молодым ученым
Институт физиологии растений оказался отличным местом, хотя и со странностями. Hапример, там не было столовой. Ибо один из мастодонтов советской науки из академической династии при строительстве института произнес: "Я не хочу, чтобы около моего кабинета пахло щами". Надо сказать, что работы было много, и в такой ситуации надо было еще и ломать голову над тем, где бы по-быстрому поесть. А в целом, выйдя на работу после года дома с дочкой, я снова обрела мотивацию, стало ужасно интересно, и я кинулась в работу с головой. Мне в жизни везло на встречи с необыкновенными людьми, одним из самых замечательных была моя первая научная начальница Раиса Георгиевна Бутенко. В то время Р.Г. и несколько ключевых сотрудников ее отдела получили Государственную премию (1984) за культуры растительных клеток и тканей, морфогенез в пробирках, когда из каллусной ткани или грязно-желтой клеточной суспензии вдруг начинают появляться и вершки, и корешки, образование формы из бесформеной материи. Чудо отчасти управляемое и направляемое гормонами, а отчасти, как водится в экспериментальной биологии, - результат искусства, интуиции и длительного опыта проб и ошибок. И величие Р.Г. было в этом искусстве и невероятном, как мне тогда казалось, понимании, как подступиться к объекту исследования, чтобы заставить данный объект вести себя, как нам надо. Я воспринимала Р.Г. как образец Большого Ученого, который в юности совершенно необходим, она была одновременно и грозна, и необыкновенна благожелательна.
Kак всякий небожитель, Р.Г. была несколько оторвана от советской действительности и простых бытовых проблем, которых хватало в жизни всех остальных ученых в лаборатории. Да и занята она была слишком сильно, однако обычно находила время, чтобы провести ревизию климатических комнат: где что растет, где какие чашки-колбы-пробирки, нет ли заражений, хорошо ли себя чувствуют все наши бесконечные культуры. И в общем мы все ревизий побаивались: глаз Р.Г. был зорок. Однако же распекание и вздрючивание обычно производились вежливо, спокойно, с легкой насмешкой, ибо нам еще вместе работать и работать. Бывали и просто научные беседы в ее большом кабинете на первом этаже, всегда с чаем "Эрл Грей", с тех пор я его полюбила на всю жизнь, хотя долго стеснялась спросить у Р.Г., что такое пресловутый бергамот, из которого делается отдушка. В кабинете было уютно, над длинным столом висела большая соломенная сова, любимый символ Р.Г. Было много зелени, позже появился один из первых институтских персональных компьютеров. Как только это произошло, Р.Г. стала разрешать молодежи приходить поработать на компьютере в любое время дня и ночи, включая выходные. Так я написала половину своей кандидатской диссертации, в тишине, у окна с растениями (их надо было поливать в качестве платы за пользование компьютером), с чаем Эрл Грей, который к тому моменту уже сама привезла для Р.Г. из своей первой поездки в Японию.
Кстати, в кабинете у Р.Г. мы оказались во время путча в августе 1991. Как раз накануне я приехала из месячного похода по Карелии на байдарках, и тут - на тебе, танки в Москве, все бледны до зелени, руки трясутся, и надо ехать к Белому Дому. Зашли в кабинет полить цветы, решили созвониться с друзьями по телефону. И вдруг оказалось, что телефон явно прослушивается: на слове "танки" связь прерывается. Mы даже несколько взбодрились, и долго играли, пытаясь вывести список запрещенных слов. Впрочем очевидная прослушка телефонов никогда не мешалa Р.Г. говорить все, что она думала, в том числе и про советские нравы.
Р.Г. стремилась поддерживать в лаборатории атмосферу большой семьи. Все праздники, вроде Нового Года, или защиты диссертации, справлялись коллективно. Народу в лаборатории было человек 40-50, поэтому столы устанавливали в коридоре. По крайней мере 70% были женщины, и все они изощрялись в выпечке, салатиках и закусках. Сразу после моего прихода в лабораторию Р.Г. сообщила: "Xорошой ученый должен уметь готовить". Я робко спросила: "А пироги подойдут?". Мне благосклонно улыбнулись и сказали: "Приноси, только не очень много, ведь все принесут". И в самом деле еды притаскивалось дикое количество, потом ее ели еще пару дней. А сама Р.Г. славилась солеными грибами. Она их собирала на даче на Волге, долго специальными способами засаливала, смешивала в ассорти, и получалось совершенно божественно. Поллитровые банки соленых грибов она дарила сотрудникам в качестве награды за хорошо сделанное дело, и этот стимул лично меня весьма вдохновлял.
А дача Р.Г. на Волге была совершенно замечательным местом. Доехать своим ходом туда было нелегко, последние километры надо было либо идти пешком от автобуса, либо просить мужа Р.Г. Юрия Павловича встретить на машине. Один раз удался и экзотический вариант: мы приплыли из Калинина по Волге на байдарке, устали веслами махать. А на даче, на некрутом волжском берегу стоял огромный дом, уютная баня, она же гостевой домик, и летняя столовая с огромным камином, вся увитая плющом. А какая была тогда Волга, красотища до слез, как на картинах Левитана. Народу там тогда еще жило немного, а на каждой возвышенности стояли старые церкви, их было хорошо видно по пути через поля, или с воды. Поля перемежались роскошными сосновыми борами, источником грибов для засолки. На даче была своя моторка, и можно было съездить в лес. Правда обычно было не до леса, на дачу мы попадали по делу: обсуждать статьи, диссертацию и прочую науку. Р.Г. на даче была совсем другая, чем в Москве, ходила в сапогах и каких-то кацавейках, ей на даче было хорошо, и она изо всех сил старалась, чтобы и гостям тоже было как можно комфортнее. Мне кажется, что Р.Г. была по природе доброй, и в людях она старалась видеть хорошие стороны. Во всех ситуациях мне от нее доставались помощь и поддержка, даже когда у меня случился роман с ее родственником, который работал у нас в институте (у нас обоих в тот момент прежние семьи развалились). Когда доброхоты сообщили Р.Г. про роман с девицей из ее лаборатории, она грозно воскликнула: "С кем?", - "С Машей", - "А, ну это еще ничего, - задумчиво сказала Р.Г., - могло быть гораздо хуже!". Ее доброе отношение меня грело, пока роман целый год потихоньку разваливался, едва не похоронив меня под руинами. А потом она помогла мне уехать, сначала в Японию, ненадолго, на полгода в 1990-м году.
Ездить через ВДНХ до института было непросто, в то время станция метро была всегда переполнена. Там со мной произошел очень неприятный случай, от последствий которого меня спас один добрый человек, имени которого я, к сожалению, не знаю. Вечером, в самый час пик, в павильоне наружнего входа в метро закрывали часть дверей, чтобы народ не набивался внутрь, а толпой стоял снаружи. И вот я в какой-то момент оказалась во входных дверях в тот самый момент, когда милиционер пoпытался их закрыть. Сзади напирала толпа, слева и справа были дверные косяки, а спереди вдруг выскочил этот самый мент, как чертик из табакерки, и понесся на меня с вытянутой рукой, чтобы метким толчком в грудь вытолкнуть меня из двери наружу. Рефлексы меня не подвели, и я со всей дури вмазала ему по руке, летящей для удара, я совершенно не терпела, когда на меня поднимали руку. Но он-то был мент, представитель власти, он мне тут же заломил руку и потащил в станционную комнату милиции. Где мне принялись объяснять, как я влипла, оказала сопротивление представителю правопорядка при исполнении им своих нелегких обязанностей. И как они меня сейчас арестуют за то, что побила мента, и что потом со мной в камере будет. А мне надо было срочно домой забирать Нину из садика... Но я не успела даже испугаться, как в комнату милиции вошел дядька, который шел за мной в толпе, прямо за моим плечом, когда приключилась вся эта история. И оказался он полковником милиции, хоть и был в штатском, показал ментам такое удостоверение, что все они встали по стойке смирно. И тут же велел им меня отпустить, ибо по его мнению, оказалась я ни в чем не виновата, а просто пыталась защитить себя от сильного удара в грудь, который мне наносить не имели права. И уже он сам объяснил ментам, что он сейчас станет с ними делать, как он позвонит их начальству и устроит им баню за всю эту историю. "А вы, девушка, идите, не стойте тут, вам домой пора", - сказал он мне. Так что главного торжества справедливости я так и не увидела, да и ладно, я уже опаздывала за Ниной в садик. Итак, при совке в Москве все-таки был некий порядок, и даже можно было найти какую-то справедливость, хотя конечно мне дико повезло.
А еще при совке все было просто с точки зрения планирования своей жизни: надо работать в интересной тебе области, не для карьеры, которой никогда не будет, а для души, “делай, как должно, и пусть будет, как будет”. Работа - главное, семья - приложится, люди в основном хорошие, друзья - замечательные, жизнь - материально непростая, но надо терпеть материальные неудобства и проблемы, а выбора нету. Выбор был уже сделан в 11 лет, биология, моя любовь. Родители мои так прожили всю жизнь, они у меня замечательные, значит и мне нужна такая же жизнь. И не только родители, еще и целая куча родственников, друзей родителей, которые все тоже занимались естественными науками. Голова-то у меня хорошая, для науки годится, так что вперед. А чего еще можно было при совке делать? Детей учить, либо людей лечить - тоже хорошие профессии, но у меня к ним тяги не было, а больше и профессий-то нормальных нету. Совок, все гуманитарные профессии - жуткая гадость, мы же все были анти-коммунисты и диссиденты в душе. А в науке тоже все просто: берись за дело, делай побольше, думай головой, а там авось защитишь дисер, станешь младшим научным сотрудником, на этом и успокоишься (может даже и старшим потом, на старости лет). А еще друзья - походы -экспедиции, вот это в качестве развлечения. Чем плохая жизнь? И полная предопределенность, так тогда казалось, за исключением конечно всегда возможных неприятностей, например, со здоровьем. Но и это - как удар молнии в грозу, не предскажешь, поэтому никак не влияет на полную предопределенность. Главное: работа, исследования, ребенок растет, летом походы, поездки, друзья, и так я прожила примерно с 84-го по 88-й.
Одна из наших поездок, ботаническая экспедиция по Кавказу в 87-м году, получилась совершенно эпической. Мы поехали вместе с мужем, оставив Нину на даче с моими родителями. Главная цель была собрать гербарий для кафедры высших растений, а заодно мужу - образцы для кандидатской диссертации. Из Москвы мы выехали на Кавказ в крытом кузове большого грузовика ГАЗ-66, и уже на 3-й день доехали до Северного Кавказа и тамошних знаменитых проселочных дорог, покрытых мельчайшей белой пылью, которая часами висела в воздухe и ложилась на нас сантиметровым слоем. Крыша кузова защищала только от солнца и дождя, да и то не всегда, в кузове мы сидели во время езды, ели и спали, места едва хватало разложить спальники, нас было человек 8. По экпедиционным правилам, водитель, профессиональный шофер, мог сидеть за рулем не больше 8 часов в день, и совершенно не обязан был ездить ночью по темноте. Поэтому мы либо проводили все дни в дороге, купаясь в пыли, либо вставали на пару дней где-нибудь в горах и все светлое время бегали по округе, собирая растения. Кавказская растительность страшно пожрана овцами, которых там развели гораздо больше, чем горные луга могут прокормить. Чтобы найти растения, которые нам были нужны, приходилось забираться на вершины местных гор, одно из них, самое зловредное, потребовало 20-км похода с залезанием на 1.5 км по высоте, после которого мы, даже те давние, молодые и крепкие, едва доплелись до поселка, где стоял наш грузовик. Единственно, о чем мы в тот момент мечтали, это искупаться в местной речке. Когда же мы приплелись к подходящему месту на берегу, то увидели там всех имеющихся мужиков из местной грузинской деревни. Место было глухое, развлечений мало, а наш шофер, мужик простой, пьянь и рвань, рассказал местным, что мы пойдем купаться, и можно будет полюбоваться на девушек в купальниках (или даже без). В общем, никто ничего плохого с нами делать не собирался, но купаться при такой аудитории нам сразу расхотелось.
В следующий раз, чтобы немножко облегчить себе поиски нужных растений, мы решили залезть в высокогорную долину, куда скот не гоняли, ибо он туда пройти не мог, зимние лавины наворотили жуткий завал в горле долины, перекрыв все тропы начисто. Нас пошло четверо, мы с мужем, ботаник Таня и лаборант Сережа. Я решила взять с собой веревку, все-таки мы шли в горы, вдруг понадобится? Cначала мы часа 4 пробивались сквозь завал, пройдя за это время меньше километра. Еле пролезли, после чего попали в совершенно райскую долину - цирк большого ледника, спускающегося с хребта несколькими языками. Кругом был лед, скальные стены, дюжина, если не больше, водопадов, и совершенно потрясающие цветущие альпийские луга, красота неописуемая. На следующее утро мы встали рано, чтобы залезть к подножию ледника и подняться повыше за растениями. До ледника мы добрались около 8 утра, на большей части долины еще лежала тень. И тут осознали, что дальше наиболее логичный путь вверх ведет по траверсу через язык ледника. В конце траверса начинался очень крутой участок льда, который можно было миновать, выйдя снова на скалы по снежно-ледовому мосту через 5-6 метровый бергшрунд (подгорную трещину в леднике, отделяющую лед от скалы). Мост показался нам не особенно надежным, вперед пошла Таня, самай легкая из нас, прошла, тогда и мы тоже решились, но я четко осознала, что обратно пойду по-другому, и даже углядела какой-то боковой проход по скалам. Однако же для начала мы залезли как можно выше, кругом была масса интересных растений, которые мы старательно собирали, поэтому когда собрались спускаться, уже сильно перевалило за полдень. Подойдя к бергшрунду, я еще раз убедилась, что ни за что через мост не пойду, уж лучше крутые скалы. Мы с мужем ушли вбок, и с другой стороны с большим трудом сползли по скале, и перелезли на ледник в весьма крутом месте, где бергшрунд резко сузился, и через него можно было аккуратно перевалиться на лед, который в том месте выглядел толстым и прочным, ибо там лежала постоянная тень. В общем, только мы перевели дыхание и пошли по льду к низу ледника и нашей стоянке, как сзади услышали дикие крики. Таня звала на помощь, оказалось, что она-то нормально прошла по мосту, а когда пошел Сережа, который был значительно тяжелее, то мост провалился, и он улетел вниз в бергшрунд. К счастью, метров через 8-10 полета его отбросило на боковую ледяную полку, где он и лежал с сильно вывихнутой ногой, в полуметре от зияющей пропасти, ведущей на десятки метров вглубь ледника. В общем, если бы не веревка, он бы там просто замерз, ибо помощь вызвать быстрее, чем за пару дней, было невозможно, ледорубов у нас не было, кошек тоже, да и вообще никто из нас не залез и не слез бы по вертикальной ледяной стене. И так-то Сереже было очень непросто вылезать по веревке с вывихнутым коленом и сильным ушибом таза, но жить ему хотелось, вылез. А дальше нам надо было как-то его дотащить до машины: вниз по леднику, через лавинный завал, и еще киломентов 8 пешком. К счастью, у нас был с собой спирт, напоили мы его почти до беспамятства, хотя он все равно стонал при каждом шаге, но по крайней мере - шел. И дошел... А дней через 5 уже мог довольно бодро ходить, выздоровел он быстро. Мне кажется, что сильнее всего эта история потрясла меня: в родительской альпинистской компании примерно треть мужчин погибла в горах, и все они были чьи-то мужья, родители и дети, я видела, что это такое, потерять любимого человека в горах, и каково при этом было оставшимся в живых друзьям, и понимала, что совсем не хочу таких переживаний.
Однако же наши приключения на этом совсем не закончились, скорее наоборот. Для начала, мы с мужем должны были отделиться от экспедиции, чтобы собрать образцы для его диссертации в заповеднике в Мингрелии. Мы взяли с собой совсем немного вещей, по свитеру на нос, и гору гербарных сеток, газет (для сушки растений), и пакетов для сбора образцов. Заночевали мы у директора заповедника Джохара, который приволок литр грузинской виноградной водки чачи, и литров 5 самодельного вина. И принялся с нами беседовать про Сталина. Надо сказать, что и у меня, и у мужа многие родственники сидели, а то и сгинули в сталинских лагерях, поэтому услышав проклятое имя, мы оба встрепенулись, как от боевой трубы. А Джохар нам принялся объяснять, за что грузины любят Сталина: в войну он Грузию после 42-го года освободил от призывов в армию, оставив им мужиков, а после войны - освободил Грузию от налогов, как пострадавшую республику. В какой-то момент мы поняли, что нам-таки надо завтра попасть в заповедник, а единственный способ - это подружиться с Джохаром, и пришлось нам долго заливать наш спор алкоголем. Утром у всех троих было жуткое похмелье и недосып, но пришел грузовик, и вперед. Доехав до заповедника, где кроме нас людей не было, мы нашли сторожку лесника и завалились спать прямо на полу, спальников у нас не было, ковриков тоже, но в тот момент главное было поспать хоть немного. Проснулись во второй половине дня, пошел дождь, и мы осознали, что надо срочно собирать образцы, пока не стемнело. Машина за нами должна была прийти вечером. Образцы мы собрали, дождь резко усилился, а машина не пришла. И вот мы остались в нетопленной и пустой сторожке на ночь, без теплых вещей и какой-либо еды и питья, но под крышей. Ночь была кошмарна, дикий ливень и холод, чтобы хоть как-то согреться, мы залезли вдвоем в большой рюкзак мужа, который доходил нам примерно до груди. А утром оказалось, что кругом зона бедствия, наводнение, местная речка увеличилась в размере раз в 10, и бурный поток волок бревна и камни, грозил унести мост и размыть дорогу. Надо было срочно уходить, не дожидаясь машины, что мы и сделали, прошли километров 10 под дождем, пока машина до нас не доехала и не отвезла нас обратно к Джохару. В тот вечер мы твердо отказались от выпивки и разговоров, оба валились с ног от усталости.
Когда мы вернулись к остальной экспедиции, оказалось, что наш грузовик поехать в пограничные раионы не мог, наш шофер забыл дома в запертой квартире паспорт, а значит мы должны были добираться своим ходом. Какое-то время мы прожили в Батуми, разбив палатки в Ботаническом саду около бывшей дачи Лаврентия Берии. Рядом с домиком стояла огромная вечно-зеленая магнолия, ее кожистые листья постоянно падали на палатку, и нашим перепуганым девушкам казалось, что к ним ползут хищные местные жители, чтобы их изнасиловать. Hаша же компания из 4-х человек, меня, мужа, Тани и Сережи проводила все время на море, где мы вдруг решили заниматься синхронным плаванием, и предавались этому занятию целыми днями. Пока не поняли, что грузовик дальше не пойдет, надо менять планы и собираться в дорогу.
Путь лежал через Тбилиси, денег на гостиницу не было, мест скорее всего тоже, куда деваться было непонятно. У меня была подруга грузинка Марина, аспирантка в нашей лаборатории в Москве, и я знала, что в тот момент она находилась в Грузии, но не знала где. В Тбилиси мы приехали на центральный автовокзал, и чуть не первый человек, которого я там встретила, была Марина, она как раз вернулась в Тбилиси из деревни, и радостно пригласила нас в гости пожить (благо нас было всего четверо). Вот такая случайная встреча. Дальше экспедиция получилась замечательной, после Тбилиси и Грузии, мы отправились в Армению, побывали в Ереване, на вершине вулкана Арагац, съездили к единственному в Советском Союзе древнегреческому храму в Гарни. Армения меня потрясла: царство солнца и камней, зной и сухость, пустынная красота, каменные кристаллы храмов с великолепной резьбой. Все это время мы еще и собирали гербарий, таская с собой тяжеленные сетки, бумагу, сами коллекции. В наших рюкзаках почти не оставалось места для еды, и мы ее с собой не брали. Питались в основном в столовых, которые встречались крайне редко, или в домах добрых людей, а добрыми в тех краях были все. Иногда попадали на роскошные пиршества, например, пикник какого-то института из Еревана, который устоили в горах, где мы собирали растения. В таких ситуациях мы старались наесться на пару дней вперед. И еще нам было необыкновенно хорошо общаться вчетвером, компания сложилась сразу, но потом сразу после экспедиции распалась, больше мы почти не виделись, а вскорости Таня внезапно умерла от рака в 30 лет.
